ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ

Р.Б.: Ясно. Да. ДА. Итак, Леонард, вероятно, он спросит, когда ты вернешься: “чему ты там научился?»

Л.К.: Как я понимаю, он сразу увидит. Я думаю, гораздо более важный вопрос это останусь ли я там или нет.

Р.Б.: Да. Но все же, если он спросит — ведь в этом нет ничего невозможного, не так ли? — что бы ты ты ответил ему, Леонард?

Л.К.: Ну, я бы попытался перевести для него, ведь он не говорит по-английски.

Р.Б.: А, так ты говоришь по-японски?

Л.К.: Нет. Мы совсем чуть-чуть говорим с ним на английском. И я совсем немного говорю по-японски. Но мы учимся и пьем вместе уже очень давно.

Р.Б.: А какой его любимый напиток?

Л.К.: Я пытался познакомить его с выдержанным французским вином, которое я считаю более утонченным напитком, но он настаивает на том, чтобы мы пили саке.

Р.Б.: Если ты спросишь меня, я предпочитаю Скотч или херес.

Л.К.: Поддерживаю. Он также очень хорошо разбирался в коньяке.

Р.Б.: Да.

Л.К.: Он любил коньяк и он даже присвоил определенные мужские и женские качества разным брендам. Например, Remy Martin, по его мнению, имеет женскую экспрессию, в то время как Courvoisier — мужскую. Впрочем, ни одно из этих обозначений уже не принималось всерьез после третьей или четвертой рюмки.

Р.Б.: Вот видишь, в этом весь смысл, Леонард. Все это слишком всерьез воспринято. И в этом вся нелепость всего этого. В этом во всем нет ничего серьезного, потому что ищущего не существует! А кто серьезен? Именно ищущий! Понимаешь? Поиск продолжается и продолжается своим чередом. Ну так вот: если бы тебе задали этот вопрос, Леонард, чему такому особенному ты научился у Рамеша, такому, чего НЕ знал до этого — что бы ты ответил? Я не хочу предлагать тебе ответ…

Л.К.: Вероятно, я бы сделал гашо (глубоко кланяется).

Р.Б.: Это гашо?

Л.К.: Да. И в зависимости от правды момента, я позволил бы пониманию говорить самому за себя…

Р.Б.: Ответ: «Я не знаю». Ты это имел в виду?

Л.К.: Да, именно так.

Р.Б.: В таком случае это абсолютно верно: «Я не знаю, какой ответ бы проявился».

Л.К.: У него есть, понимаете, эта японская суровость. Так что он бы допросил меня, он бы как следует выслушал все мои «я не знаю». Потому что «Я не знаю» это ответ на многие коаны.

Р.Б.: Нет-нет. Я имею в виду, что «Я не знаю» это твой ответ для меня…

Л.К.: А, да. Да, Мастер.

Р.Б.: Это «Я НЕ ЗНАЮ» — это то, что сошло бы с моих губ, если бы мне задали такой вопрос. Вот что я имел в виду. Когда я сказал «Я не знаю», я имел в виду, что это был бы твой ответ на мой вопрос о том, что бы ты ему должен был сказать.
…Должно быть очень тяжелая жизнь там?

Л.К.: Мне было дано множество поблажек, которых нет у молодых монахов, потому что у меня есть семья и обязанности, так что несмотря на то, что я не был освобожден от общих правил, таких как ранний подъем и долгие часы в медитации и большое количество работ, мне дозволялось спускаться вниз, в город время от времени, чтобы заниматься своими делами и видеться со своими детьми.

Р.Б.: А, понимаю, да. У тебя есть семья?

Л.К.: У меня двое детей.

Р.Б.: Двое детей? Понятно. И жена?

Л.К.: Я никогда не был женат.

Р.Б.: Понятно. И эти двое, они уже выросли?

Л.К.: Им уже за двадцать.

Р.Б.: А, ясно. Но они теперь, значит, сами по себе? Или ты все еще должен помогать им?

Л.К.: Они сами по себе, но я чувствую, что могу быть им полезен. Это тяжело — растить детей в Америке. Приходится сложно маневрировать и отыскивать дорогу в опасных водах. Так что я стараюсь быть поближе к ним, когда у них сложные времена. Дети растут в Америке с деньгами.

Р.Б.: У них есть свои деньги?

Л.К.: Нет, я имею в виду, что они растут в комфортабельных условиях.

Р.Б.: Да. Какие у тебя отношения с детьми? Какой совет ты даешь им в тех или иных обстоятельствах? Можно ли растить детей с полным принятием того факта, что у каждого ребенка своя собственная судьба? Каждый ребенок запрограммирован уникальным образом… И, тем не менее, у тебя как у отца есть долг. Каков твой опыт, Леонард? Это было интересно?

Л.К.: Мой опыт — это положиться на инстинкт момента и отринуть принципы, которые я в свою очередь получил от своих родителей, которые, по своему, были очень эффективны. Вот так я делал, или так это открывалось мне…

Р.Б.: Так они живут отдельно?

Л.К.: Моя дочь живет в апартаментах, а я живу на горе, а мой сын живет за углом.

Р.Б.: Ты снабжаешь их деньгами или они работают?

Л.К.: Они работают. Очень много работают.

Р.Б.: Значит они зарабатывают себе на жизнь сами?

Л.К.: Да, Мастер. Но они выросли в очень привилегированной среде. Долгое время им не требовалось работать и у них не было никаких неприятностей.

Р.Б.: Им не нужно было зарабатывать и учиться?

Л.К.: Нет, им не нужно было зарабатывать и учиться, и не только это. Но они столкнулись со многими вещами очень рано, как и многие дети в Америке. Я сам тоже через это прошел. И я мог реагировать весьма нешаблонно. И кое-что понял…

Р.Б.: Из личного опыта?

Л.К.: Да, из личного опыта, и я установил связь с детьми на основании нашего общего опыта, а не на принципах «правильно» и «неправильно».

Р.Б.: Отлично. Да. И это сработало?

Л.К.: К счастью, кажется, это работает.

Р.Б.: Да? Ясно. Иначе говоря, ты общался со своими детьми не как отец с сыном или дочерью, а как человек, у которого есть опыт того, через что проходят они.

Л.К.: Да, Мастер, это так. И не только это. Но этот способ взаимодействия позволил развить настоящую дружбу.

Р.Б.: Да! Да! В самом деле, отношения должны бы были стать прекрасными.

Л.К.: И стали. Моя дочь сказала типа: «Ты очень клевый, папа».

Р.Б.: Это высочайший комплимент, не так ли? Клевый. И любопытно здесь, в частности, то, что это слово на самом деле означает традиционное слово «ананда». Традиционное слово «ананда» переводится как «блаженство». Но, по-моему, слово «блаженство» вызывает слишком высокие ожидания в ищущем.

Л.К.: Да, оно действует тиранически.

Р.Б.: Клевый. Да, это прекрасный комплимент от твоей дочери!

Л.К.: Да, так и было.

Р.Б.: Ты клевый, папа. А что насчет твоего сына? Чем они занимаются?

Л.К.: Моя дочь открыла магазин антикварной мебели. Она ездит в Англию и покупает там мебель, привозит ее в Америку и продает. Она два года работала с продавцом антиквариата, который многому ее научил. А мой сын только что выпустил свой первый диск в большой звукозаписывающей компании.

Р.Б.: О, отлично! Он унаследовал твой талант к музыке?

Л.К.: Ну, у меня не очень-то большой талант к музыке, а вот у него — да. Люди, которые знают мои работы, эээ… У меня получается такое кваканье. А вот он на самом деле очень музыкален.

Р.Б.: То есть ты говоришь, что твой сын лучше, чем ты.

Л.К.: У него гораздо больше способностей, это очевидно!

Р.Б.: И ты говорил ему об этом? Так что он ТОЖЕ должен бы был сказать «Папа, ты клевый».

Л.К.: Он сказал.

Р.Б.: Сын, которого превозносит отец. У тебя, должно быть, очень хорошие отношения с твоими детьми.

Л.К.: Благодарю Бога за это.

Р.Б.: И снова — Божья милость. Ты знаешь, что я говорю о Божьей милости и Божьей воле? Мы используем выражение «Божья милость», когда случается что-нибудь хорошее. А когда происходит что-нибудь не очень хорошее и мы знаем, что не можем с этим ничего поделать, мы склоняем голову и говорим «Божья воля». Итак, если кто-нибудь спросит тебя, Леонард, «как ты живешь?» — тебе ведь за шестьдесят?

Л.К.: Почти шестьдесят пять.

Р.Б.: Ясно. Как ты живешь? Проблематична ли твоя нынешняя жизнь? Каким был бы твой ответ? Каков твой опыт? Жить жизнь теперь, с этим пониманием, сложно ли это?

Л.К.: Ну, если так, то опыт этого живого существа таков, что вещи происходили по большей части сложно, чем легко — так что я думаю, перспективы этого существа теперь изменилась.

Р.Б.: Прошу прощения, я не совсем понял. Вещи происходили сложно?

Л.К.: Да, например, моя профессия — автор песен. …

Р.Б.: Ты все еще пишешь?

Л.К.: Да, Мастер. И я всегда писал с большим трудом. Это было сладко, но сложно.

Р.Б.: Как выдергивать зубы.

Л.К.: Да, это как выдергивать зубы, это требует огромного усилия. Я написал несколько приличных песен, и вот люди спрашивают меня о том, как я пишу песни, например: «как ты пишешь такие хорошие песни?» И я всегда говорю: «Если бы я знал, откуда приходят хорошие песни, я бы почаще туда заходил». Я не знаю, откуда они приходят. Я знаю, что мне приходится сидеть за столом или в кафе или еще где-то и потеть над ними. Другие авторы песен, гораздо более великие, чем я — мы с ними беседовали — они мне совершенно другие веши говорят. Они говорят, например: «Я написал это на заднем сиденье такси» — понимаете, это они про великие песни. Так что, по ходу, таков мой опыт — вещи не даются легко этой запрограммированной машине.

Р.Б.: Да, понимаю.

Л.К.: Так что понимание сейчас такое, что эта программа будет работать как работала, если только не будет воли Бога на то, чтобы изменить программу, но я не должен пытаться вмешиваться в работу программы.

Р.Б.: Так это видится тебе…

Л.К.: Так это видится мне…

Р.Б.: Я скажу тебе, как я это понимаю. Ты говоришь, что написание песен происходит легко для некоторых людей. Они могут писать в такси. А для тебя это намного сложнее. Но ты говоришь, как я понимаю, что у тебя нет желания, чтобы ты мог бы делать это так же легко, как этот другой парень. Правильно?

Л.К.: Нет, такого желания нет.

Р.Б.: В этом весь смысл. Ты принял то, как ТЫ пишешь свои песни, и ты принял то, как кто-то еще может писать песни.

Л.К.: И даже еще глубже, Мастер, есть — я всегда чувствовал это — восприятие, присущее этому оргазму тела-ума, организму… !

Р.Б.: Американское произношение!

Л.К.: …должно быть таким, потому что в основании его лежит эта тоска, эта ментальная тоска, которую, кажется, не смогли устранить никакие методы, которые я пытался применить. Так вот, по мере того, как углубляется понимание, я все меньше методов пытаюсь применять; и хотя болтовня и активность ума продолжается, у него больше нет этого ядовитого жала.

Р.Б.: Повтори это, пожалуйста. Болтовня ума продолжается?

Л.К.: Болтовня ума и эта поддерживаемая им тоска продолжают проявляться иногда в очень интенсивном градусе, что заставляет меня задыхаться и звать на помощь…

Р.Б.: ДА!

Л.К.: Но с этим пониманием все это озарилось и, кажется, я теперь в меньшей степени хочу критиковать или пытаться изменить что-то.

Р.Б.: Ясно. И снова то же самое: ты пишешь песни так, как ты запрограммирован писать их, но у тебя нет желания, чтобы ТЫ мог бы писать так, как могут другие. Верно ли это? Это ты говоришь?

Л.К.: Да, Мастер. (Глубоко кланяется). Да, Мастер.

Р.Б.: Точно то же самое и здесь: Болтовня ума происходит, но нет желания, чтобы болтовня ума уменьшилась. Это то, что ты говоришь? И все, что происходит, принимается. Хорошо: ЕСТЬ болтовня ума! Такова природа ума — болтать. Такова природа обезьяны — ворчать. И ты позволяешь обезьяне ворчать — все, что она хочет. Поэтому болтовня ума может иметь место, но нет тоски. Это то, что ты имеешь в виду — правильно ли я тебя понимаю?

Л.К.: Да. Но даже если есть тоска…

Р.Б.: Ты имеешь в виду, что принимать даже тоску — это и есть принятие? Вполне правильно. Даже если тоска случается, даже если вовлечение в нее случается, принятие этого означает: «конец вовлечения, когда оно принято».

Л.К.: Верно.

Р.Б.: То есть даже вовлечение должно быть принято. Вовлечение случается — о, хорошо, это происходит.

…Спасибо большое, Леонард. Это как раз то, что я надеялся услышать от тебя. (Делает реверанс.)

Впервые опубликовано в Ramana Maharshi Foundation UK Journal
“Self Enquiry”, лето 1999
Цитируется по публикации: janeadamsart.wordpress.com
Перевод: Глеб Давыдов, Ксения Циммерман
Иллюстрации: Джейн Адамс, janeadamsart.wordpress.com

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>